Импрессионизм… Для меня, этот стиль в искусстве значит передачу эмоции, чувства, настроения от автора зрителю. Когда я впервые услышала о теме конкурса, в тот же вечер уже знала что сделаю, причем создавала работу без эскизов, на одном дыхании, как импровизацию!
Немного о материалах и техниках.
Скульптура: полимерная глина, металлический каркас, акриловый грунт, акриловые краски (техника покраски — имитация бронзы).
Платье: полный набор конкурсных кристаллов и бусин, японский бисер, чешский бисер и бусины, канитель, мононить, ткани (техника — бисероплетение и вышивка).

Долго размышляя над способом подачи собственной работы, я не придумала ничего лучше небольшой зарисовки, она превосходно передаст атмосферу и разнообразие моих чувств, нашедших отражение в скульптуре…

Madame Renard. Танец.

Необычно душный летний день клонился к концу и мимолетные порывы свежего ветерка с берега Марны уже начали робко пробираться вглубь тесных улочек, заставляя горожан припоминать вечерние дела, а пестрых торговок — убирать с заваленных прилавков свои разномастные товары и неспешно заносить тюки в дом.
Вечерний Шомон (Chaumont) был, как всегда, мил и уютен, но сегодня в его атмосфере, вместо привычной суеты, витала странная нотка тишины, ожидания чего-то… Жители, будто, вдохнули все разом, предвкушая грядущее событие, и само время остановилось, чтобы дать шанс всем зазевавшимся спешно собраться и прибежать на главную площадь.
То тут, то там истомную тишину прорезали звуки спорящих женских голосов, доносившиеся из будуаров. Ничего удивительного! Ведь все, без исключения, представительницы прекрасного пола в сей момент надевали наилучшие свои наряды и жарко спорили между собой за особую шляпку или какую-нибудь кружевную шаль.
Причиной такого необычайного ажиотажа стала новость, которую некая, только что вернувшаяся из Парижа, мадемуазель живо прошептала в нужное ушко! И вуаля! Весь город знает, что, возможно, на сегодняшнем празднике появится Мадам Ренар.
Невозможно приуменьшить самую, что ни на есть, ничтожнейшую роль слова «возможно» в голове модной французской провинциалки, которая томится от скуки в небольшом городишке, не имея ни малейшей возможности полностью, да даже и частично, отдаться Парижу! Посему, изначальное «возможно» очень быстро превратилось во «всенепременно», и вокруг полетели шляпки, шали, брошки, туфли и другие милые предметы женского гардероба.
Вечером на главной площади собрался весь город, за исключением барышень, которым было «нечего надеть», чьи убранные головки торчали из окон самых дорогих домов, видом выходивших на место праздника, и тех, кому надеть было действительно нечего…
Шумел многоголосый оркестр, шел пышный праздник, но именитой гостьи там не оказалось ни в начале, ни, даже, под конец, что сильно раздосадовало всех и заставило разойтись по домам раньше обычного времени.
Чумазый мальчишка по имени Жак сидел на ступеньке дома в торговом конце, почти у самой рыночной площади, и праздно разглядывал выбившийся из мостовой камень. Он быстро поднял взгляд, услышав свое имя — в конце улочки, в его направлении шло несколько подростков, явно собиравшихся повеселиться. Их, по обыкновению, сопровождал долговязый мужчина лет сорока, несущий какой-то объемный предмет подмышкой. Жак точно знал, что этот предмет — аккордеон и означает он, что впереди еще один превосходный вечер! Компания с веселым гудом приняла к себе еще один свежий мальчишеский голосок и продолжила двигаться в сторону маленькой площади, почему-то снискавшей у горожан славу нищенской.
Рассевшись где могла, молодежь завела традиционную распевную, и аккордеон быстро встроился в родной мотив. По обыкновению, на площадь начали стягиваться окрестные жители и музыканты: справа от аккордеона уже примостился одноглазый скрипач, слева встала гитара, а за нее, почти на постамент, неловко забрался явно видавший грызунов контрабас. Начальная простенькая мелодия обогатилась разнообразными дополняющими ее звуками, вплоть до звона бутылок, и пошли танцы.
Внезапно воцарилась тишина, только заигравшиеся музыканты вели свою инструментальную перекличку, не заметив стихший вокал и фигуру, вышедшую на свет из тени ближайшего дома… Это была Мадам Ренар!
Несколько секунд окружающие ее люди были в оцепенении — она производила неизгладимое впечатление разительного контраста жизни и сказки. Ее платье (oh mon dieu, это было то самое концертное платье!) сверкало и пело яркими цветами. Будто вокруг все было, как на старой выцветшей фреске, кусочек которой нечаянно закрыли шкафом, и этот самый кусочек вдруг обнажил изначальные краски, после устранения хозяйкой своей оплошности.
Несмотря на некую атмосферу неловкости, мадам закрыла глаза, и начался танец.
Музыканты сначала старательно выводили мотив, затем, забыв обо всем, начали играть в более привычной, взбалмошной, манере, и вдруг, все вокруг стало единой картиной. Пропало ощущение мозайки, казалось, тут все было на своих местах!
Танцующая гостья делала что-то невообразимое — это был не простой ее светский танец с чередой красивых па и жестов, нет! На площадь лился непрерывный поток эмоций, на половину состоящий из причудливых наклонов, быстрых выпадов и движений, никак не связанных с классическим танцем. Это был даже не танец, в широком понимании слова — она рисовала! Рисовала своим телом, одеждой, руками, даже взмахи ее волос оставляли красочные мазки в полутьме ночной площади, а цветочный мотив концертного платья сливался в невероятные всполыхи насыщенных оттенков…
И для окружающих вдруг все стало не важно, все кроме прекрасного танца. Отпечаток проблем и суеты на время покинул их искрящиеся глаза, а обветренные губы не покидала по-детски искренняя, широкая улыбка.
Спустя время, мадам открыла глаза, музыка затихла, и она ушла, забрав с собой атмосферу сказки. Но присутствующие еще долго вспоминали между собой о чуде, случившемся тем вечером, не передавая эту историю другим, будто боясь развеять то волшебство, что видели однажды.